Колос тишины не отнимает слух, он дарит безмолвие. Глухота калачиком зимует внутри. Тишина раскидывается снаружи на всю ширь. Снегопад. Холмы распластались, дома расступились, тропинки растворились. Белый свет на все четыре стороны, некуда идти.
Вокруг того, что нашёл этот колос, полная тишь развернётся подобным образом, докуда видят глаза. Всё как на ладони, все как на ладони. Непостижима только её глубина.
Можно вырастить колос тишины, но рискованно… Неизвестен способ узнать его среди прочих. Вдруг ошибёшься, не тот сорвёшь. А ведь остальное-то жнивьё до последнего зёрнышка принадлежит чертям. Эти не простят убытка!.. Вечно будешь на хребте таскать снопы, получать копытами по рёбрам.
Вот бы его просто найти… Но где, как? На нюх? По приметам?
– Слышишь, рухлядь? Дай мне честный совет.
– Дай мне чистого света, тогда скажу!
Зеркало злится, что его сто лет не протирали… Чем, спрашивается? Перьями сухими что ли? И те обтрепались. Всякий раз об порог: шорх-шорх. А вспомнишь поднять, так плечами – о притолоку. До кожи стёрлись, того гляди на крыло подняться не дадут.
– Тебя мыть надо. Если веником обмести, пауки разбегутся и всё.
– Так помой!
– Языком? Из колодезного сруба чертополох торчит выше трубы.
– Брыли свои клювастые своим ядовитым языком слюнявь, а ко мне даже не подходи! Вот потому ты и живёшь, как сущая образина, что тебе и чертополоха повыдергать лень! Место ему на дворе, скажи? Без дела живёшь и без смысла!
– Хорош на сегодня. Поговорили.
…
Человеку жизни бы не хватило перебрать все колосья в поле, пересчитать в каждом из них зёрна и найти тот, где не хватает единственного зерна. Домовая нечисть умеет задать задачку...
Конечно, зеркалу известен ответ. Всего-то нужно плотно зажмуриться. Вслепую идти на плачущий свист ветра, пока тот не прекратится. Колос, видимый с закрытыми глазами, и будет колосом тишины. Поэтому одинокие и отчаявшиеся люди без труда находят его, а любопытствующие – никогда.
Зеркало начет вдогонку нудеть:
– Ну, что тебе стоит… К окну-то хоть, к другому окну разверни, а? На дорогу поглядеть?.. Случаем кто иный придёт, я тебе шепну, ты на чердак заранее вспорхнешь…
– С чего это мне вдруг прятаться? В своём-то доме. Иный придёт – мне еда. И тебя, так уж и быть, умою кровушкой. Только не придёт никто.
– Не хочу кровушкой. После такого умывания в ночи лучше филина вижу, а на заре, словно камнем запустили. До трещин – резь такая. Ну, его, кровушкой.
– Так не скажешь?..
– Так не развернёшь?..
– Чтобы ты меня моим же отражением, как пинком – с крыльца долой?
– Шутка это была! И когда? Один раз всего!.. А ты что ни день поминаешь…
– Это по-твоему шуточки? Куда мне деваться, куда я пойду? Среди живых бродить?.. Что иные говорят между собой, я слышу, но не понимаю. Всё переменилось. Иные измельчали. Мутно мне между них. Слова их серые, мелкие разбегаются мышами. Пищат, шуршат. Бывает, подойду к окну, где школа, где занавески на втором этаже не задёрнуты, и раскину крылья… Оттуда мордашка смотрит. Замрёт и на меня смотрит. Мордашка с чёлкой. Видит меня. Губы шевелятся. Кажется, вот-вот пойму. Он пальцем покажет, иные прибегут, выглядывают. Я ухожу тогда. Иные пустые. Что к ним в уши льётся, всё проливается насквозь. Не люди, а сито. Раньше иные были плотные. Жёстче, но вкусней. Эти жирные. Внутри шума живут. В нём прячутся, в нём и умирают. Как жирные мухи в паутине. Гудят, мешают мне очень. Спасу нет. Думаю найти колос тишины. Либо ложиться умирать, надоело уже.
– Хе-хе, погляжу я, как ты умрёшь! Вот уж интересно поглядеть! На чертополохе повесишься?
– Зарежусь твоими осколками!
– Ради такого дела не жалко!
– А с колосом не будешь помогать?
– Нет! Приведи того, кто меня помоет. Да начисто, чтоб и своим отражением не замарал. Тогда помиримся. Снова тебе помогать буду.
Стоило эту рухлядь покупать… Пять деревень была цена. Другой раз поленом запущу. Если отражение подставить не успеет. Но ведь успеет!
А с колосом тишины вот что… Надо на ком-то ином испробовать. Пускай он сам засеет поле, сам угадывает и лущит колос. Сам ест зёрна. Он – зёрна, я – его. Съем его вместе с зёрнышками. Если он угадал, тишина будет во мне. Если не угадал, я просто покушаю человечинки. Разве плохо? Даже очень хорошо. Ему дальше жить – только мучиться, до смерти чёртову жатву на хребте носить, хохот погонщиков слушать. Такое любого сведёт с ума.
Я не понимаю, что иные говорят, но меня-то, меня они отлично слышат… Каждое слово… Уж я им насоветую… Уж я им надиктую… Отлично.
…
Откуда в тайнике под акациями появилась эта клетчатая тетрадь? На школьном дворе в шалаш ход никому не заказан. Обычная тетрадь, исписанная круглым детским почерком разноцветными фломастерами: наивные заговоры, страшные истории в два абзаца, игры, требующие тайны. Были там и советы как сделать оживающую игрушку, как раздобыть амулет, как искать клад, как заполучить особую силу. Например, такую способность, которая даёт любые секреты подслушивать…
«Если держать под языком зёрнышко горького летнего колоса тишины, исчезнут все лишние звуки. Как бы ни было шумно вокруг, за какими бы толстыми стенами ни шёл разговор, в другом доме или городе, вчера или завтра, ты услышишь всё до единого слова. Услышишь то, что хотел. Только самое главное.
Но если вдруг ты проглотишь зёрнышко сладкого зимнего колоса тишины…»
Тут кончалась нижняя строка. На следующем развороте листа начиналась уже инструкция.
«Сорок семь зёрен пшеницы положи в чёрный мешочек с белой подкладкой, обвей красным шнурком восемь раз, на шесть узлов завяжи. Восемь раз плюнь на него, шесть раз его поцелуй. Прошепчи:
Колос не хлебный,
Вытянись к лету,
Выдайся зову,
Вырони слово,
Вынь мне на свет
Чей-то секрет.
Ровно чрез сорок семь ночей, не заглядывая в мешочек, посей зёрна в самом шумном месте округи. Сорок семь дней не приходи, даже не смотри в ту сторону. Ночь за ночью из каждого зерна будет подниматься колос и осыпаться сорока семью зёрнами. Ни одного впустую не пропадёт. Они заполонят всё от горизонта до горизонта, но видимыми станут лишь на один – сорок восьмой день. Вокруг будет безмолвие и свист ветра. На рассвете выходи, чтобы до полуночи успеть найти единственный в поле колос тишины.
Когда найдёшь, ни в коем случае не выдёргивай! Срежь его или сорви. Корень тишины должен остаться под землёй.
Отличается он вот чем… У других шесть рядов, по восемь зёрен каждом. В нём же одного зерна не хватает. Только на вид. Оно там есть. Когда проглотишь все поочерёдно зёрна из колоса тишины, тогда увидишь его – последнее. Клади его под язык, горький как сама горечь, и скорей, не оборачиваясь, уходи. Снимать жатву на поле мчатся те, кого видеть не следует».
С тетрадкой поигрались и забыли. А мордашка с чёлкой и серьёзными глазами, который смотрел в окно на втором этаже, который отвлекался на уроках, он посеял зёрна. Сорок семь – честь по чести. Между карьером с грызущими его шумными экскаваторами и гулким шоссе. Незамеченным ускользнул из дома и так же вернулся под тенью растрёпанных серых крыльев.
Шепча над мешочком заговор, он даже на минуту не задумался, что через девяносто четыре дня будет снежная зима. Ему до смерти надо было.
…
Давно уже в нём крепло подозрение, что все люди о серьёзных вещах скрытно говорят. Без него.
Ночью за стеной шушукаются родители… Днём лишь обменяются колючками пустых слов и мимо друг друга смотрят. В классе, к кому не пересядь, сплетничают или списать требуют. На школьном дворе, в телефонах, в переписке у приятелей идёт настоящая жизнь. Там-то не про сериалы и кроссовки за сто баксов. Учителя тоже настоящее устройство мира только между собой обсуждают. Нет в программе такого предмета. Астрономия? Не то. Физика? Не то. Просто детали. Некого спросить, как всё в целом устроено и зачем. Откуда взялся космос и атомы, откуда время… Что дальше космоса? Что дальше времени? Они закончатся или навсегда? Что завтра будет? Как жить, если не знаешь что? Вдруг что-то ужасное? Вдруг большое время прямо сейчас заканчивается?
Анюта слушает внимательно. С Анютой можно не только про компьютерные игры… Но ей очень долго, с самого начала придётся объяснять про большой взрыв и дальше: что это не ответ, совсем даже не ответ. С её братьями можно в обсерваторию поехать, родители отпустят. Но эти дылды воображают, что самые умные и пересказывают весь ютуб подряд. Особенно про тёмную материю, про чёрные дыры. И что теперь? Спорить? Да ну... Нет охоты кому-то что-то доказывать. Если уж вести разговор, то такой, чтобы тебя с первого слова понимали. Говорили по делу, без этого всего: бла-бла-бла…
…
Сорок семь дней миновали.
Где шоссе? Нет его, утонуло под снегом. Нет машин, телефонные столбы еле виды. Карьер стал пологой ямкой в белом крутом тесте, ямкой от пальца. Да снег ли это? Понизу снег, до плеч – стеной стоящие колосья. Чёткие, кованные, в белой окалине. Шестигранные: зерно к зерну. Упругие, не смять. Немыслимо два колоса различить. Шумят в единый тон, не сгибаясь. Ветер об них режет себя на плачущий свист. Высокие параллельные ости будто острижены по линейке горизонта.
Черти от севера уже обогнули поле полукругом, надышали сизого морозного тумана. Ждут, перетаптываются. Не могут начать, пока не стемнело, пока не лёг на землю колос тишины. Он увядает первым. На нём, как на острие, балансирует это необозримое поле. По силе он равен всему заиндевелому жнивью.
Железа черти не любят: серпами, косами не пользуются. Им удобней копытом стебель приступить, на кулак намотать. Так обдерут всё поле. Шкура у них на ладонях жёсткая, силы немеряно. Шумное жнивьё для них – редкостная, желанная добыча. На самогон пойдёт, упрочит их глумливую власть. Сгодиться для белого шума, суеты, путаницы, обмана, дурных советов, призрачных голосов, бессвязных пьяных речей, изнутри нашёптывающей тоски.
…
Ни облачка.
Гулкая, иссиня-синяя вышина лежит на остях колосьев. Уходящее солнце растеклось по ним, как яичный желток. Черти всё медлят. Боязливые, хитрые…
Где тот колос? Тут мальчишку бы найти.
Надо было раньше, раньше начинать искать его, посередине дня. Достанется чертям мальчишка. Мордашка с чёлкой... Позвать бы его, шугануть, напугать бы его, чтобы закричал. Нельзя… Убежит раньше времени... Глазами ищи. Взлететь бы, а вдруг упадёшь? Прямо на острые колосья. Жуть какие острые. Наколешься и будешь висеть. Пока черти не найдут, не ощиплют последние перья. Им и не надо, а для смеху. Им куражиться – еда и питьё. Тяжко летать, когда голодно, когда перья поистрепались.
Тонко запахло кровью.
По нитке следов – алые капели.
Пустой колос брошен снегу.
Не выдернул, сорвал колос мордашка, порезался…
Неужели тот самый – колос тишины? Быть такого не может… А вдруг? Неужели…
Вот он. Петляет нога за ногу.
Угадал-таки...
Не удержал под языком, проглотил сладкое зимнее зёрнышко. Щёки мокрые. Проглотил и заплакал.
Бестолковый мордашка на север к чертям идёт… Они всё медлят. Медлят.
Над горизонтом – яблочная зелень до нижней звёздочки. Как-то её имя…
…
– Они не скрывали ничего. Они не знают ничего, – сказал мордашка с чёлкой. – Я услышал их мысли. Им нравится болтать друг с другом, не более того. Глупый секрет.
В полной тишине он это сказал, не тронув её губами.
Лицо прозрачное, стеклянные зрачки. Приоткрытый рот заиндевел последним выдохом.
– Теперь я всё знаю. Но не могу рассказать. Не услышат. А ты? Ты нехорошее, голодное. Глупое. Я слишком большой для тебя. Целый. Одним куском. Тебе не проглотить. Я до туда и ещё дальше, во все стороны. Хочу снова быть маленьким. Дома проснуться хочу. Молчишь? Мне бы поболтать. Неважно о чём. Я хочу обратно. Туда, где звуки. Ногами ходить по земле. Бегать хочу. Обниматься. Где мои руки и ноги? Мне надо увидеть себя. Отведи меня к зеркалу.
Нехорошее голодное глупое взмахнуло крылом, и черти расступились, пропуская их.
От деревни печной дым струился вдоль горизонта. Выше зарево. Где-то там город захлёбывался волнами салютов. Пучки звёзд раскидывали горячие объятья и опадали быстрыми холодными слёзками.
Похожие статьи:
Рассказы → Горизонты
Рассказы → Элегия
Рассказы → Желаю, чтоб
Рассказы → Так звучит тишина
Рассказы → Озерный шкипер
